Уголь для многих в Кузбассе стал судьбой: для тех, кто желал этого, и для тех, кто не желал. И широкая русская душа, взявшись за недра, не жалеет ни своего здоровья, ни стратегических запасов топлива. О том, как сами горняки относятся к постоянному росту добычи угля и к своей профессии, корреспондент «АиФ в Кузбассе» спросил у заслуженного шахтёра России Фёдора Макеева.
Кому жить хорошо?
Инна Меняйлова, «АиФ в Кузбассе»: В последние годы угольные предприятия Кузбасса наращивают объёмы добычи. К примеру, в 2017 году добыли рекордные 241,5 млн тонн (+ 6,2% к 2016 г.). А как такие рекорды влияют на достаток самого шахтёра?
 |
|---|
| Фёдор Макеев |
Фёдор Макеев: В 90-е годы, когда я работал на шахте «Углекоп», мы получали 5 млн старыми деньгами, это примерно треть от стоимости новой «Волги». В те годы деньги очень большие, а всё потому, что работали хорошо и объёмы наращивали, да и шахта строилась. Потому и шли с радостью на работу, приходили за два часа до смены, потому что знали: хорошо поработаем – много получим. А теперь, я считаю, жизнь и заработная плата простого шахтёра от таких колоссальных объёмов добычи не меняется, ведь сверхприбыли получает не он, а собственник. К примеру, на сегодняшний день средняя зарплата шахтёра составляет 43 тыс. рублей. Разве это деньги? Она должна быть минимум в два раза больше.
– Объёмы добычи наращивают, однако в СМИ постоянно мелькает информация о том, что угольщики все в долгах перед кредиторами, а то и банкроты. Куда уголь и деньги уходят?
– Кузбасский уголь поставляется практически во все регионы России, а также в 61 страну мира. 76% общероссийского экспорта – это уголь Кузбасса. Я не помню такого, чтобы уголь залёживался на складах. Если каждый год открывают новые разрезы и шахты, значит, уголь нужен, поэтому в нерентабельность угольных предприятий я не верю. Все долги, я считаю, созданы искусственно. К примеру, средняя себестоимость коксующегося угля составляет 30 долларов США за 1 тонну, а продают его за 300 долларов на мировых рынках. Это в десять раз больше! Нужно не складывать деньги к себе в карман, а вкладывать в производство, повышать людям заработную плату, заниматься рекультивацией.
Скоро в Сибири невозможно будет жить. Люди будут приезжать сюда только работать вахтовым методом.
– Если простому шахтёру ничего не достаётся, так, может быть, наши шахтёрские города от этого живут лучше?
– Я считаю, городам тоже мало что достаётся. Вы посмотрите на Прокопьевск, Киселёвск, Мыски, Анжеро-Судженск!
Зачем города копают?
– В последнее время добыча угля всё больше выходит на поверхность. К тому же стали добывать стратегический запас, отложенный на случай войны. Такое ощущение, что регион хотят просто весь перекопать. Как вы к этому относитесь?
– Кузбасс испокон веков был угольным регионом. Нам без угля нельзя. Однако в последние годы, я считаю, добыча угля ведётся просто варварскими методами. Именно поэтому в области обострились антиугольные протесты. Так называемые «разрезы-закопушки» всё больше подступают к крупным населённым пунктам и даже городам, уничтожая стратегические запасы угля, ведь это самый жирный и лёгкий уголь, который буквально лежит под ногами. В такую добычу больших денег вкладывать не нужно, к примеру, как в шахту. На таком угле стоит Прокопьевск, Киселёвск, Междуреченск. Мы, шахтёры, считаем, что его нельзя трогать – только в случае крайней государственной нужды. Открытые способы разработки наносят непоправимый ущерб экологии края. Вы посмотрите, что творится над любым шахтёрским городком теперь! Стоит грязное облако от угольной пыли и газа. Летом на КПП охранники разрезов грязнее, чем мы, шахтёры! У нас хоть вентиляторы работают, воздух чище, а они там в своих угольно-газовых ямах задыхаются.
Я, мои друзья и знакомые шахтёры считаем, что добывать уголь нужно. Иначе где работать в нашем регионе? К примеру, в Междуреченске каждый девятый работающий занят в угольной отрасли. Но зачем столько разрезов? Лучше увеличить добычу в шахтах – это и чище, и экологии области не такой ущерб нанесёт. Если копаете в пределах населённых пунктов, давайте людям нормальное жильё, переселяйте их. Обязательно нужно заниматься рекультивацией. Раньше, помню, на каждом разрезе обязательно был участок по рекультивации. А сейчас, поскольку разрезы объединяются в крупные компании, у них на все разрезы один участок. Да и штраф порой им заплатить проще, чем рекультивацией заниматься. В советское время деревьями засаживали огромные площадки! Помню, ездил на шахту в Австралии, так там даже не поймёшь, что находишься на территории угольного предприятия – везде зелень, клумбы, деревья, цветы, даже птицы около выхода из шахты гнёзда вьют! За экологией следят там жесточайшим образом, а всех, кто попадает на подработанные территории, сразу же переселяют и дома им хорошие отстраивают.
Не женская это профессия
– По данным Ростехнадзора, в 2017 году в Кемеровской области установлено рекордно низкое количество травм за всю историю угледобычи. Однако по-прежнему профессия шахтёра – одна из самых опасных. Испытывают ли шахтёры, спускаясь в забой, страх или привыкли давно?
– У меня много знакомых работают на разрезах, и я не скажу, что количество травм там снизилось. Всё дело в том, что они не входят в эту статистику. Сейчас большинство разрезов работают по такому принципу: собственник выкупает недра и нанимает технику и работников со стороны. Лежал я как-то в больнице, и со мной в одной палате был экскаваторщик угольного разреза, который упал с экскаватора и сломал рёбра. Никакую шумиху с производственной травмой он не собирался поднимать, потому что в противном случае его бы уволили, ведь экскаватор не принадлежит разрезу. В шахтах подход к безопасности совершенно другой. Здесь и проверок, и требований больше. Однако мы всегда думаем, что спуск в шахту может оказаться последним. Испытываешь постоянное напряжение.
Помню, когда работал на одной из шахт, бывало, буришь забой, а он начинает трястись и «плеваться» в тебя камнями. Ощущали и постоянные горные удары изнутри, да такие, что техника подпрыгивала. Всегда возможны непредсказуемые выбросы метана. Знакомый у меня так погиб: работал на комбайне, и внезапно произошёл выброс угля и газа. А он как сидел в комбайне, так в нём и остался…
В Кузбассе очень тяжёлые условия труда у горняков. К примеру, в Австралии угольные пласты залегают горизонтально, у нас же всегда под углом – минимально 6-10°, а в Прокопьевске вообще вертикально. Плюс большая обводнённость, холода и морозы и склонность к самовозгоранию.
– При таких тяжёлых условиях труда в шахту идут работать и женщины. Как на них реагируют горняки? Что бы вы пожелали жёнам шахтёров, своим коллегам-женщинам в преддверии 8 Марта?
– Женщин в шахте становится меньше, но они есть – это маркшейдеры, нормировщики, экономисты (они тоже регулярно спускаются в шахту). Раньше их было больше, но после того, как на шахте «Распадской» в 1982 году погибли горняки, в том числе и одна женщина, большинству из них запретили спускаться под землю.
У нас, помню, даже маршрут был «женский», когда женщины каждый день спускались в шахту и проверяли нашу работу. Мы всегда старались ещё утром порядок навести. Женщины в шахте среди горняков, как цветы. Они всегда красивы и привлекательны, конечно, шахтёры обращают на них внимание. У нас даже настроение сразу приподнятым становится! Накануне праздника хочу пожелать жёнам шахтёров терпения, ведь, когда человек каждый день испытывает стресс и такое напряжение, ему очень важен покой и спокойствие в доме. А женщинам-коллегам хочу пожелать оставаться в любых условиях, даже в забое, всегда красивыми и женственными!
К Дню шахтера в Таштаголе отремонтируют многоквартирные дома 
Имеет ли пенсионер, работающий в шахте, право на прибавку к пенсии? 
Региональный следком возбудил дело по факту обрушения в кузбасской шахте 
Одинаковый риск за разные деньги. Почему зарплата горняков отличается? 
За перевыполнение плана платили талонами на суп