Горнячка из Кузбасса – о шахтёрском труде и цене жизни

Но на многих предприятиях Кузбасса работают женщины. Уголь они, конечно, сейчас не добывают, но в шахты спускаются. У ветерана труда Любови МЕРЗЛОВОЙ за плечами 24 года подземного стажа. Несмот­ря на то, что она давно вышла на пенсию, на шахте «Бе­рё­зовская» она работает до сих пор.

   
   

Поющая в темноте

Е. О.: – Любовь Алексеевна, Вам не страшно было в шахту спус­каться?

Л. М.: – Мне страшно по улицам ходить, а в шахте я никогда и ничего не боялась. Всегда было интересно и любопытно, как люди под землёй работают.

 

Пусть количество спусков в шахту всегда равняется количеству подъёмов. Фото: www.russianlook.com

Сама первый раз спустилась, когда окончила третий курс горного института и поехала практику проходить. А я была уже на седьмом месяце беременности. В шахте меня закрепили за начальником участка. И вот мы с ним подошли в штреке к устью лавы. Он сказал, чтобы я на месте стояла, пока он в лаву съездит, всё проверит. Уехал, а я одна осталась. Ждала долго, но страшно мне нисколько не было. И тут решила к нему спуститься, посмотреть, чем он там занимается. Села на новые эмалированные рештаки и съехала вниз. Он меня увидел, за шиворот приподнял и говорит: «Что же ты делаешь? Хочешь, чтобы я у тебя в шахте роды принимал?». Тогда всё обошлось, но до родов в шахту меня больше не пускали.

А уже потом, когда на «Берёзовскую» пошла работать, чтобы стать нормировщиком, нужно было опыт иметь. И вот меня приняли подземным помощником начальника отдела вентиляции. Как-то ночью мы дежурили и остановились возле подземной подстанции, присели рядом с ней, и мой начальник задремал. А я смотрю на табличку, где череп с костями, и что-то жутко так стало, понимаю, что мы технику безопасности нарушили. И я говорю: «Виктор Иванович, здесь же нельзя сидеть! Может быть взрыв, и что после нас останется?». А он мне так спокойно отвечает: «Любаша, не переживай. Если что, останутся только пуговицы и пряжка от ремня». Вот так меня учили не бояться по шахте ходить.

Е. О.: – Шахтёры говорят, что под землю их буквально манит пос­ле первых нескольких спусков. А чем? Вы не знаете?

   
   

Л. М.: – Это не в шахте дело, это в человеке есть что-то, что под землю тянет. Те, кто боится, как правило, и не лезут и даже близко к предприятию не подходят. А кто спустился хоть раз, поработал под землёй, уже жить без этого не может.

Вот у меня случай был, который никогда не забуду. Забой у нас работал в три смены, последняя у шахтёров – с девяти часов вечера до трёх ночи. А у меня – с полуночи до восьми утра. И вот шахтёры все уехали, а мне нужно всё проверить, осмотреть и замеры снять. Работу сделала, съехала до сбойки, и вдруг лампа у меня выгорела. В забое я одна, а там темнота кромешная. Есть правило: если погасла лампа, где стоишь, там и стой, пока не придёт кто-нибудь. Где-то с час я песни пела, потом посидела поплакала. И вдруг слышу: снизу идёт кто-то. Начала кричать, на помощь звать. Оказалось, это моторист шёл воду качать. Он мне до ствола помог добраться и на поверхность выйти. Признаюсь честно, тогда мне не по себе было немного.

Е. О.: – И у вас этот случай не отбил охоту спускаться в шахту?

Л. М.: – Как ни странно, но нет. Если бы мне предложили начать всё с начала, я бы всё равно так же жизнь свою прожила. У меня общего подземного стажа 24 года и 7 месяцев. Перестала в шахту спускаться, только когда в 57 лет на пенсию пошла. Желание просто пропало, как будто отрезало.

Но шахта мне многое дала. Я и со своим мужем Виктором Мерзловым под землёй познакомилась. На «Берёзовской» он был одним из лучших проходчиков.

Человек за всё в ответе

Е. О.: – А вы за мужа своего переживали, когда на смену уходил?

Л. М.: – За всех шахтёров всегда переживала. Когда я пришла, «Берёзовской» было всего пять лет, поэтому самый первый горизонт был всего 100 метров. Теперь шахта на глубине 400 метров уголь добывает. А потому работать стало сложнее, газа стало больше, вероятность горных ударов и обрушений выше. У шахты «Берёзовская» максимальная 5 категория по внезапным выбросам газа метана, пыли и горным ударам.

Поэтому шахтёров всегда, как на войну, провожают. Вот спустились они в забой, и ни коллеги, ни родные, ни друзья не знают, вернутся ли они домой.

Мой муж работал на седьмом уклоне, там мощность угольного пласта больше 2 метров. А его бригада первопроходцы, у них самый опасный труд. Есть такие дыры в недрах, которые куполами называют. Чтобы свод не обрушился, нужно его закреплять. И вот я Виктору говорила всегда: «Будь осторожнее, смотри купола».

Е. О.: – А из-за чего несчастные случаи на шахтах происходят? Всегда ли из-за непредвиденных случайностей или есть виноватые?

Л. м.: – Есть форс-мажоры, но это очень редко происходит. Чаще всего аварии случаются по вине человека. Вот, например, при горной выработке из трещинок и полостей выделился метан. И в какой-нибудь нише он скопился. От малейшей искорки этот газовый мешок может взорваться. По этой причине на шахте «Есаульская» в Новокузнецке в 2005 году погибло 29 человек. Когда завалы разобрали, оказалось, что какой-то парень сидел с алюминиевой ложкой и наркотики разводил. Сам погиб и людей угробил. У нас тоже раньше были случаи, когда мужики баловались, в шахте курили. Но, Бог миловал, без происшествий обошлось. Раньше проблеме безопасности труда меньше внимания уделяли, но люди сами ответственность за себя и за товарищей чувствовали. А теперь человеческий фактор много значит. Знаю, что на шахте «Юбилейная» установили сканер, как в аэропортах. И смотрят, чтобы ни шприцы, ни наркотики, ни сигареты не пронесли. Вот это то, что нужно.

Е. О.: – Как вы считаете, Любовь Алексеевна, труд шахтёра сегодня достойно оплачивается?

Л. М.: – Думаю, что больше надо платить. Вот прочитала недавно, что в среднем угольщики получают 34 тысячи рублей в месяц. Но это выходит, если взять зарплату всех от техничек до руководства и поделить. Но всё равно этого мало.

Вот раньше, в начале 90 х годов, неспокойное время было, нестабильное. Зарплату по полгода не платили. И всё равно у нас на шахте «Берёзовская» мужики работали. Перед сменой посидят, поговорят, повозмущаются, а потом идут и работают. А вот на «Бирюлинской» там конкретно бастовали и даже Транссиб перекрывали. Но потом всё уладилось, и зарплаты вроде бы достойные стали. Сейчас всё стабильно, но считаю, что нужно больше платить. Шахтёры – они же герои, которые каждый день совершают подвиги.

И вот накануне профессионального праздника я желаю, чтобы зарплаты были соизмеримы с делами, крепости духа, покоя в душе и здоровья в сердце. А самое главное, чтобы количество спусков в шахту всегда равнялось количеству подъёмов на поверх­ность.