Более 3 тыс. кузбассовцев участвовали в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, ставшей страшнейшей катастрофой в СССР.
В годовщину зампредседателя Новокузнецкой общественной организации «Союз Чернобыль» Николай Машков рассказал корреспонденту «АиФ в Кузбассе», как ликвидаторы аварии лишались сначала здоровья на строительстве саркофага, а спустя годы – положенных им льгот.
Работали по 10 секунд
Анна Иванова, «АиФ в Кузбассе»: Николай Ананьевич, как вы попали на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС?
- Поначалу информация об аварии скрывалась. На тот момент вы уже знали, что там произошло и насколько это опасно?
- Естественно знал, это был 1987 год. Там уже некоторые мои друзья успели побывать. Нас встретили в Киеве и повезли в полк. По дороге думаю: «Когда мы остановимся и что-нибудь наденем - противогазы, накидки, защитные костюмы? Приехали в деревню Черемошня. В первую очередь в баню. Оказывается, горячая вода – это первичная мера по снятию радионуклидов. Меня назначили заместителем командира во второй батальон спецобработки Сибирского полка.
- В вашем подчинении были солдаты?
- 18-летних новобранцев не было, только взрослые мужчины 31-45 лет. Из Новокузнецка отправляли работников наших металлургических комбинатов и других предприятий. За всё время там побывало на ликвидации 300 новокузнечан. Их военкоматы призвали как военнообязанных на сборы. Платили всем по-разному, в зависимости от того, какую зарплату они получали на своём предприятии. Скажем, получал обычно металлург 1000 руб. в месяц, в Чернобыле эту ставку ему увеличивали в три раза. А у военных оплата выходила намного меньше. Но и наказывали рублём довольно строго – за нарушение техники безопасности. Скажем, если снял человек респиратор, то его могли оштрафовать на 50%.
- Разве вы работали не в резиновых костюмах и противогазах?
- К счастью, нет. Мы поднимались на высоту 30-50 метров. Во время подъёма тяжело было даже в двойном «лепестке» дышать, не говоря уж об АЗК. Недостатка в респираторах не было. Под конец стали выдавать очки. А одежда была обычная – рабочая: куртка и штаны. После смены бойцы шли в банно-прачечный комбинат, там полностью раздевались. Нижнее бельё скидывали в пакеты. Кранов в мойке не было, шла горячая вода определённого градуса, чтобы смыть радионуклиды. После каждому выдавали новое полотенце и комплект нижнего белья. Представляете, какие это были колоссальные траты! С каждого полка в смену выходило около 500 человек, а таких полков там было с десяток. И каждому выдавался новый комплект белья. Однажды у меня был случай: на выезде с зоны дозиметр показал превышение радиации. Сказал всем выйти, скинуть бушлаты в овраг. Сели – нет превышения. Ох, и возмущался потом старшина: «Как списывать эти бушлаты?» Говорю: «Хочешь, иди собирай, я скажу где они лежат». Не пошёл.
- Что было самым тяжёлым и страшным во время работы на станции?
- Нашему батальону доверили первому войти под саркофаг. Уровень радиации там зашкаливал, работать позволялось по 10 секунд в сутки. Один человек успевал зайти, занести столбик или доску, поставить и убежать. Следующий забегал, забивал гвоздь. Нас предупреждали: только не упадите вниз. Если тут радиация 500 рентген, то внизу кто знает, может 1,5 тыс. Если вниз на 36 метров упадёшь на бетон и уцелеешь, то точно за тобой никто не полезет. Это равносильно тому, что самому пойти в могилу. Поэтому осторожничали – никто не упал. Благо, ребята подобрались дисциплинированные, умелые, работали слаженно.
Если больше 10 секунд задержался, можно было получить сильное облучение. Но «сгорел» только я: сначала сам знакомился с фронтом работ, потом водил туда офицеров, в итоге вместо допустимых 0,3 рентгена получил больше единицы.
- О чём вы вспоминаете спустя десятилетия после Чернобыля?
- Помню сады в зоне отчуждения. Огромные яблоки зрели и падали, зёрна аж светятся. Но нельзя даже открыть дверку машины. Смотришь на них – кажется, запах чувствуешь. И ещё никогда не забуду вкус минералки «ессентуки №17». Питание было прекрасное, но пили мы только газированную воду. Нам привозили минералку в ящиках. Она по сей день мне во рту помнится, до того противная! Большой удачей было первым пробиться к машине и урвать ящик с любой другой водой.
Потеряли здоровье и льготы
- Как вы чувствовали себя, оказавшись на станции, ежедневно получая облучение?
- Когда люди приезжали на станцию, то у всех начинался даже не насморк, а потоп из носа, не хватало носовых платков. Головная боль страшная. Икры ног болели до невозможности, аж выламывало. Через двое-трое суток голова и насморк проходили. Но если «пережёгся», то голова болела так сильно, что невозможно было сутки от подушки оторваться. А в ногах ещё месяца два после Чернобыля была непреходящая боль. Поэтому многие ребята-чернобыльцы и спустя десятилетия ходят с трудом.
- В 1991 г. вышел закон, гарантировавший чернобыльцам и ликвидаторам аварии социальную защиту, в том числе усиленное лечение. Эти льготы вы получаете до сих пор?
- Да куда там! Кто в первые годы успел оформить инвалидность, тот получил связь с Чернобылем. Но многие так и не смогли доказать, что их проблемы со здоровьем – следствие полученного облучения, даже онкобольные. Например, когда я оформлял инвалидность, пришло заключение из Новосибирска с перечнем заболеваний на полтора листа, но комиссия не установила связи с Чернобылем. Если за обычную инвалидность доплата составляет 1-2 тыс. руб. в месяц, то за «чернобыльскую» - от 7 до 11 тыс. руб., в зависимости от группы. Никто не хочет платить такие деньги!
- Вы наверняка видели новости о том, что уже несколько недель в районе Чернобыля происходят пожары. Как считаете, чем это грозит?
- Там заявляют, что радиационный фон не повышенный. Я не верю в это. Я не специалист, но и у меня возникают вопросы. Насколько могильники герметичны? В эти забетонированные ямы свозили всё - машины, землю, рыжий лес. Насколько надёжен саркофаг, простоявший уже 30 лет? За его состоянием следить надо, контролировать. Не знаю, есть ли на Украине специалисты, фирмы, которые бы это делали. Хотя, я думаю, это не одной Украины забота. Рядом Белоруссия, Россия, Прибалтика – все в своё время получили немалую долю радиации. И кто знает, что дальше будет.
Зачем помнить?
- Во многих кузбасских городах за последнее десятилетие появились памятники жертвам аварии на ЧАЭС и в других техногенных катастрофах. Почему в Новокузнецке нет такого памятника, ведь об его установке говорили в год 25-летия аварии?
- Не просто говорили, а провели конкурс, изготовили макет и определили место. Автором стал наш художник Вадим Спесивцев. Проект мемориала в виде треснувшего земного шара одобрили и члены нашей общественной организации, и градостроительный совет. С тех пор почти 10 лет прошло, а памятник так и не сделан. Причина банальная – отсутствие денег: на его установку нужно было 4 млн руб., а сейчас и того больше.
- Кому и зачем нужна сегодня память о Чернобыле?
- Помнить нужно, чтобы не повторилось такое. Сегодня мы знаем, что причиной катастрофы в Чернобыле стали допущенные руководителями АЭС грубейшие нарушения. Это всё отрицательно сработавший человеческий фактор. Начальники, казалось, были грамотными инженерами, закончили престижные московские вузы. Они планировали эксперимент: отключить подачу пара на турбину генератора и посмотреть, сколько на холостом выбеге он выработает электроэнергии. Тут большой знак вопроса: что это давало? Я нигде не нашёл практического применения этому эксперименту.
Когда конструктор реактора академик Доллежаль прочитал план проведения эксперимента, пришёл в ужас: он 15 раз нарушал инструкцию обслуживания реактора! Все пять степеней защиты были отключены. Сделали всё возможное, чтобы реактор взорвался.
Поэтому я всегда заканчиваю беседы с ребятами о чернобыльской катастрофе словами: «Где бы вы ни находились, будьте всегда компетентными в своей должности - тогда всё будет хорошо. В противном случае вы не только потеряете авторитет, но и можете наделать страшные глупости».