«Муравьиная» работа. Как учёные помогают лечить рак крови в Кузбассе

4 февраля отмечается Всемирный день борьбы с раком, а 8 февраля — День российской науки. Собеседница kuzbass.aif.ru, врач-гематолог Олеся Кузнецова, имеет отношение к обеим датам. В отделении больницы, которым она руководит, до 90% пациентов лечатся от онкологии. Без использования научных разработок это лечение было бы неэффективным.

Рост рака — из-за ковида?

Анна Иванова, kuzbass.aif.ru: Олеся Сергеевна, какие заболевания чаще всего встречаются в вашей практике? Как изменилась заболеваемость за последние годы и почему?

Олеся Кузнецова: В нашем отделении достаточно узкая специализация: мы занимаемся онкогематологией. Поэтому 90% наших пациентов — с острыми и хроническими лейкозами и лимфомами. Ещё у 10% — миелодиспластический синдром, депрессии кроветворения, орфанные заболевания и др.

За последние три года мы заметили значительный рост онкогематологических заболеваний: примерно на 30% увеличилось количество пациентов с множественной миеломой и с острыми лейкозами. На конференции онкологов наши коллеги из Москвы и Санкт-Петербурга тоже отметили рост. Мы это связываем с «хвостом» ковида, ведь доказано воздействие вируса на геном. Известно, что в основе онкогематологических заболеваний лежит генетическая мутация, произошедшая от воздействия вируса либо другого мутагена. Рост заболеваемости может давать резкий прирост населения, открытие нового вредного производства, рост радиации, однако ничего подобного не наблюдалось. Остаётся только ковид. Но это субъективное и недоказанное мнение врачей, поскольку исследований о влиянии коронавируса нет.

Также отмечаем значительное омоложение пациентов с множественными миеломами. Лет десять назад это была болезнь пожилых людей, а сейчас есть 20-30-летние пациенты. Полагаю, это связано с эволюцией опухоли.

— В 2022 г. многие государства ввели санкции в отношении России. Говорили, что и лекарства перестали поставлять. Как это отразилось на кузбасских больницах?

— К счастью, в основной своей массе препараты не исчезли. Был период, не более 2-3 месяцев, когда какой-то препарат исчезал. Но потом наши производители закупали формулу и начинали синтезировать свой препарат. Чтобы совсем исчезло лекарство — такого, к счастью, нет.

— У вас лечатся пациенты с юга региона. Но не в каждой поликлинике и даже городе есть гематолог. Кто ставит диагнозы?

— Поставить гематологический диагноз достаточно сложно. Что у нас обычно видит терапевт в своей загруженной работе? У пациента анемия, и чаще всего врач прописывает препарат железа. Но анализы крови становятся хуже, в результате к нам пациенты обращаются поздно. В амбулаторной сети очень важна онконастороженность.

Обожжённые брови. Дерматолог — о последствиях татуажа и шокирующих наколках Подробнее

«Царская болезнь» по-кузбасски

— Как научные разработки помогают в лечении кузбассовцев? Какие новые методы лечения внедрены в последние годы?

— И гематология, и онкогематология — это молодые науки. До начала 1980-х лейкоз или лимфома были приговором, продолжительность жизни с этими диагнозами была 2-3 месяца. Потом наступила эра химиотерапии. А в 1990-х до нас добралась таргетная терапия. Химиотерапия — это агрессивное лечение, которое убивает и плохие клетки, и хорошие. Результаты были, но значительно хуже, чем до эры таргетов.

Таргет — значит бьющий точно в цель. Препарат действует на определённую клеточную мутацию. И это колоссальный прорыв, потому что мы можем не только продлить жизнь пациентов, но и полностью излечить. Сейчас в России каждый год получают до десяти новых таргетных препаратов.

Лечение таргетами очень дорогое: от 100 тыс. руб. до 1,5 млн на один курс. Пациенты сами не платят, лекарства закупаются по различным программам — президентской, региональной, либо самой больницей.

— На федеральном уровне много говорится про орфанные (редкие) заболевания. У нас таких больных лечат?

— Да. Например, есть двое пациентов с диагнозом ПНГ (пароксизмальная ночная гемоглобинурия) — парню 24 года, девушке — 28. Без лечения такие пациенты быстро погибали. Сейчас есть новые препараты, они тоже таргетные, цена космическая — на одно ведение нужно 900 тыс. руб. Парень получает капельницу раз в две недели, девочка — раз в 8 недель, и они живут, работают, пытаются детей рожать, т. е. качество их жизни не страдает. Всего в стране 38 таких больных, из них два взрослых и один ребёнок в Новокузнецке.

По полмиллиона — умникам. На что молодые учёные Кузбасса тратят деньги? Подробнее

— Известная по истории династии Романовых болезнь — гемофилия — тоже относится к редким. Кузбассовцы страдают «царской болезнью»? Насколько шагнула наука за сто лет в лечении гемофилии?

— По югу области наблюдается 15 пациентов с гемофилией. Естественно, это мальчики. Несколько пациентов у нас есть из семей гемофиликов. Например, у одной матери трое сыновей, и все болеют гемофилией.

Благодаря современной фармакологии судьба этих пациентов сейчас намного лучше, чем у царевича Алексея: раз в 1-2 недели им вводится заместительный фактор (препарат) свёртывания крови. Тяжёлого течения гемофилии мы не видим, потому что 100% пациентов обеспечены факторами. Лечение они получают всю жизнь, так же, как диабетики. И наука не стоит на месте: раньше факторы вводились внутривенно, сейчас появилась форма для подкожного введения с кратностью раз в шесть недель. В прошлом году один наш пациент получил эту форму, постепенно всех планируем перевести.

Как уберечься от неинфекционных заболеваний? Подробнее

— Про капельницы расскажите: читала, что-то инновационное вы внедрили в 2023 г. …

— Совместно с врачами отделения сосудистой хирургии мы первыми на юге Кузбасса на базе многопрофильной больницы провели имплантацию титановой порт-системы. Как правило, наши пациенты получают лечение внутривенно, от этого вены «горят», прячутся, мы теряем к ним доступ. А порт-система позволяет избежать этих проблем: это аналог катетера, устанавливается в подключичную вену на 3-5 лет, полностью погружён под кожу, и пациент не ограничен ни в водных процедурах, ни в занятиях спортом. Думаю, к концу года до 80% пациентов поставим порт-системы.

За озарение можно сесть

— Врачи сами занимаются научной деятельностью? Какой? Хватает на неё времени?

— Наша научная работа заключается в наблюдении клинических случаев. Например, в 2023 г. наши пациенты прошли лечение множественной миеломы новым таргетным препаратом, который даже ещё не включён в клинические рекомендации. Всего по стране 20 человек пролечено, и трое из них у нас. Эффект потрясающий: 90% ремиссии.

На основании личного клинического опыта мы оцениваем его эффективность, наблюдаем за пациентами, как переносят, какой ответ на терапию. Времени, конечно, не хватает, но мы вынуждены его находить, потому что это интересно нам и важно для наших пациентов. Мы понимаем, что, если мы не будем этим заниматься, новых препаратов нам не видать. Это кропотливая работа муравья. Но она очень благодарная. Поэтому мы принимаем активное участие. И надеемся, когда появится новый препарат, то нас тоже возьмут в его исследование, и это будет шанс для наших больных.

— В фильмах часто показывают, как на врача сошло озарение, и он внедрил в практику свой метод. А в жизни такое бывает?

— Нет, в нашей современной медицине такого не бывает. Есть очень жёсткие рамки — клинические рекомендации. «Сам намешаю препараты и введу пациенту» — показывают в фильмах. А в жизни за такое можно сесть в тюрьму. И ни один врач на себя этот риск не возьмёт. Но у нас недавно появилась такая хорошая опция, как телемедицина. Мы можем предложить свой вариант лечения нашим кураторам из Центра гематологии в Москве, и, если они его одобрят, то мы его проводим.

— О внедрении каких технологий вы мечтаете в своей работе?

— На сегодняшний день для нашего региона — это проведение трансплантаций костного мозга. Сейчас пациентов мы направляем в Новосибирск, Санкт-Петербург, Москву. Раньше было ограничение — одна трансплантация в жизни. Сейчас их можно делать столько, сколько понадобится. Трансплантация стала этапом терапии для пациентов не только с острым лейкозом, но с миеломой, лимфомами. И так как это является не окончательной терапией, а одним из её этапов, я думаю, всё равно мы придём к тому, что трансплантация будет проводиться в условиях каждого отделения гематологии.

Дать шанс на жизнь. Как новокунечанка стала донором костного мозга Подробнее

— Сложности с расширением центров трансплантации костного мозга связаны с недостаточным банком доноров?

— Российский банк доноров, конечно, очень скуден. Поэтому обычно проводится аутогенная (от самого пациента) или аллогенная (материал берётся от родственников) трансплантация. Сама процедура максимально простая: ставится капельница, только с донорскими стволовыми клетками. Главная сложность — в подборе донорского материала, т. к. его нужно досконально изучить, чтобы он был совместим с реципиентом.