Кузбасс отметил День работника сельского хозяйства. Незамеченными прошли цифры о том, что количество селян в области уменьшилось за год на 3 тыс. человек. Что деревень, по сравнению с 2012 г., стало на восемь меньше. Что, по данным последней переписи населения, в области насчитали 48 «мёртвых» посёлков, в которых никто не прописан.
Итог этого года: как минимум ещё одна деревня области фактически стёрта с лица земли – посёлок Казас под Мысками. О том, почему кузбасские сёла исчезают с карты области, рассказал писатель Вениамин БОРИСКИН.
Деревня вышла из моды
– Вениамин Порфирьевич, вы родились и выросли в небольшом посёлке Казас. Сколько в нём жителей было? Чем они зарабатывали на жизнь, пока угольщики до тех мест не добрались?
– В 60-70-е годы у нас было около 50 дворов, жили там в основном шорцы. В каждой семье – как минимум трое детей. В деревне был магазин, клуб, школа-четырёхлетка, кузница. Все жители держали скотину. Наша семья держала двух коров (каждый год по два бычка кололи), троих поросят, штук 15 овец, а кур и уток так вообще никто не считал. Было два огорода: 20 соток у дома и ещё один участок в поле под картошку. Нас у отца с матерью было четверо сыновей – вот, собственно, и все рабочие руки. Хорошим подспорьем были тайга, речка, к охоте и рыбалке все были приучены с малых лет. Деревенские мужики работали на лесоповале: зимой лес заготавливали, весной по Мрассу сплавляли. Конечно, получали они копейки, поэтому жили натуральным хозяйством.
Это были мои самые лучшие времена. Казас тогда был в расцвете. Полноводные реки кишели рыбой. Тайга была полна дичи. Живи и радуйся.
– В советские годы, получается, в деревне жило не меньше 200 человек. А, по данным переписи 2010 г., осталось всего 29 жителей. Что произошло? Куда делись люди?
– Старики поумирали, а молодёжь уехала в город жить. Старый уклад им оказался не нужен. Может, ленивее стали – не знаю. Мои сыновья так рассуждают: «Мы достаточно зарабатываем, можно всё купить в магазине. Зачем тогда ездить на покос?» И против этих слов трудно поспорить. В своё время мы тоже ворчали на родителей, которые отправляли нас на покос в День молодёжи, когда нам хотелось погулять. Но в то же время мы понимали, что без собственного хозяйства мы ноги протянем. Старшее поколение не хотело бы оставлять тот уклад – моя мать до последнего держала коров, продавала горожанам молоко, сметану, творог. Но ей по рукам ударила другая беда: воры в год у нас уводили по одному бычку, поэтому семейным советом два года назад мы решили порезать скотину.
Ситуация в нашей деревне, думаю, типичная для всей России. Времена стали другие, более сытые что ли: молодёжь уезжает на заработки в город, а отцовские дома оставляет под дачи или продаёт дачникам.
Беда пришла с разрезами?
– В 1971 г. снесли соседний посёлок Курья, теперь на его месте разрез «Сибиргинский». А в 2013 г. фактически уничтожили Казас – угольщики с разреза «Берегового» скупают у жителей дома. Обнищавшие сёла первыми попадают под удар, т. к. их некому защищать?
– Везде деревни постепенно мельчают. Но в Кузбассе своя особенность: наше богатство – уголь – убивает посёлки. И молодёжь видит: у деревни, окружённой разрезами, нет будущего.
Первый звоночек был в 1971 г. с приходом «Сибиргинского». Тогда у местных жителей отобрали поля, распахали их для своих работников. Местные власти отобрали остров – для ветеранов. И пришлось нам искать в лесу полянки для покоса, из-за каждой делянки начинались скандалы. В лесу косить – не на поляне, там деревья затеняют, трава долго сохнет, вывозить сложно. Поэтому скотины становилось всё меньше – чем кормить-то её?
Следующим шагом стало открытие разреза «Междуреченского» в 3 км от деревни в конце 70-х гг. Тогда наша чистейшая речка Казас, в которой водился хариус, стала похожа на помойку, скотина от такой воды стала дохнуть. Нам обещали построить станцию водоочистки, показывали проект. Оказалось, просто по ушам ездили: уже 40 лет прошло – так никто эту станцию не построил. Единственное, чего удалось добиться, чтобы во время добычи в деревню подвозили чистую воду.
Ну и, наконец, последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал разрез «Береговой», который в 2011 г. начал копать нашу гору. Шорцы давно просили: «Только не лезьте на гору – она святая. Если тронете её, мы за оружие возьмёмся». А когда пришли экскаваторы, то оказалось, что гору уже защищать некому. И чего ждать? Когда камни на наши головы посыплются? Я начал писать во все инстанции – удалось расшевелить государственную машину. Приезжал главный федеральный инспектор в Кемеровской области Игорь Колесников. До сих пор помню его жёсткое выражение в адрес власти: «Вы позволяете уничтожить народ, который охраняется государством». Но летом мы сами разобрали свои дома в обмен на деньги, которые заплатили угольщики. Это было тяжёлое, но единственно верное решение. У кого нет денег на квартиры, так и жили бы в Казасе до последнего в невозможных условиях. Моя мать получила 2,6 млн руб., купила квартиру в Мысках, обставила её новой мебелью. В деревне остались единицы, которые, вероятно, ждут от разреза более богатых отступных.
Некому защищать
– Как вы думаете, можно спасти деревни от уничтожения?
– Судьбу деревни должны решать сами жители, а не кто-то свыше. Если бы наш Казас сейчас был в расцвете, как в 60-70-е годы, люди бы защищали священную гору от посягательств угольщиков. Любым способом, но мы отстояли бы свою землю. А если на всю деревню осталось три бабушки, с ними можно делать всё что угодно. В этом случае выход один – требовать компенсацию и уезжать. Думаю, следующая на очереди будет Чувашка. Если чувашинцы не хотят уезжать, если в деревне ещё осталось достаточно людей, которые хотят жить на родной земле, растить детей, возделывать огород, разводить скотину, нужно объединиться и уже сейчас отстаивать свою землю, бить во все колокола. Если не шуметь, они бульдозерами пойдут по головам. А когда все деревни уничтожат, то пойдут на города?
Я плакал над обломками отцовского дома. Я потерял свою небольшую родину. Не хочу, чтобы плакали другие.