Объемы добычи угля в Кузбассе растут с каждым годом. Такая тенденция соответствует принятой стратегии развития. За 2018 г. в регионе добыли 255,3 млн тонн угля. Это на 5,7% больше, чем год назад.
Экологи бьют тревогу: угольные разрезы уничтожают флору и фауну. О том, зачем нужно сохранять биологическое разнообразие и как предотвратить экологический кризис в регионе, коррепспонденту «АиФ в Кузбассе» рассказал профессор, ботаник Андрей Куприянов.
Где защита от разреза?
Наталья Исаева, «АиФ в Кузбассе»: Андрей Николаевич, вы недавно отметили, что регион перед всем миром несёт ответственность за сохранение кандыка сибирского. В прошлом году экологи боролись за спасение уникального червя в Новокузнецком районе. Зачем? Какая нам польза от них?
Андрей Куприянов |
Андрей Куприянов: Давайте зададим себе вопрос: мы вечны на земле или вымрем как динозавры? Философы считают, что человек разумный должен эволюционировать в Homo spiritus – человека духовного. Когда это произойдёт, никто не знает. Но ведь этот процесс может и не закончиться. Чтобы мы жили, нам нужно 19% кислорода. Если его будет больше или меньше, произойдёт апокалипсис. То же самое произойдёт, если нарушится температурный режим. По сути, мы вымрем, если изменится наша среда обитания. А что отвечает за стабильность окружающей среды? Биологическое разнообразие.
Комары, мошки, трава, мхи, лишайники – невозможно вычленить главное и второстепенное. Поэтому выход один – сохранять биоразнообразие как основу среды обитания для нас, любимых.
Кемеровская область самая маленькая в Сибири. По сути, всё её население находится в Кузнецкой котловине, и, как назло, именно там залегают 60 млрд тонн угля. Его будут добывать, постоянно увеличивая объёмы. Мы не можем этого исправить, но мы можем совместить добычу угля и сохранение биологического разнообразия. Наша задача к 2023 году увеличить площадь особо охраняемых природных территорий (ООПТ) на 165 тыс. га. Наличие ООПТ ставит крест на промышленном освоении участка. Это будут те зелёные пятачки, на которые нельзя будет зайти разрезу.
– Это похоже на какое-то противостояние с угольщиками.
– Это не противостояние! Это совместная работа по рациональному использованию ресурсов. Угольные компании уже начинают это понимать. К примеру, вместе с одной из них мы создали заказник на Караканском хребте. Теперь угольщики гордятся своим зелёным сертификатом и причастностью к «зелёному» углю. Это уже мировой тренд. Южная Африка, Австралия и т. д. придерживаются концепции сохранения биоразнообразия. Недаром же сейчас и наш губернатор выдвинул лозунг «Чистый уголь – зелёный Кузбасс».
Караканский хребет | Фотогалерея
Оазисы среди отвалов
– В начале года губернатор заявил о том, что нужно создать экологический парк на территории Тишинского участка Ильинского каменноугольного бассейна. Жители Новокузнецка переживают, что сейчас вокруг этого вопроса тишина. Что дальше?
– Могу точно сказать, что он появится в этом году. Там есть ещё один участок – Таргай. Три года назад в селе были большие волнения населения, люди выступали против очередного разреза. Мы составили список из 16 территорий, которые нужно взять под защиту. Таргай среди них – 1265 га. Сложность в том, что для организации ООПТ нужно чёткое обоснование, в котором должно быть отмечено и наличие, и состояние популяций растений и животных, которые нуждаются в охране.
И таких мест, которые нужно защитить от разрезов, много. К примеру, пруд Пушкино в деревне Колтышево Промышленновского района. Это единственная территория в Кузбассе, где произрастают растения солонцеватого комплекса. Сертинская лесостепь в Тисульском районе тоже уникальное место. Степные угодья для нашего региона – большая проблема. В начале XX века их было около 20-25 тыс. га, а сейчас – 2-3 тыс. га, их уничтожили в результате добычи угля.
– Вы в своём докладе говорили о том, что должно быть плановое освоение недр и плановое переселение людей. Что это значит?
– Предположим: пласты залегают от Анжеро-Судженска и идут дальше на юг. Сегодня их разработка начинается таким образом: предприниматель идёт в Роснедра, получает лицензию, не спрашивая при этом ни мнения жителей, ни мнения областных властей. Доходит до абсурда: на небольшом пятачке, к примеру, в Беловском районе, восемь собственников. У каждого открытая добыча и свой отвал. Земли-то не хватает. А если бы добыча была плановой, по программе освоения недр, таких проблем бы не было.
Когда я работал в Караганде, приезжала делегация из Испании, мы показывали отвалы, водохранилище на месте бывшего разреза, жилые дома рядом. Они мне задали такой вопрос: «А что, эти постройки имеют историческую ценность, вы их не можете снести и переселить людей?» Это важный вопрос. Должна быть программа, по которой угольные компании, прежде чем начнут разрабатывать участок, переселят местных жителей в комфортные условия. Эти вопросы должны решаться через общественный договор.
Технологии есть. нет желания?
– Цифры по рекультивации земель, мягко говоря, не успокаивают. По итогам прошло года рекультивировали лишь 107 га, а нарушили 6,8 тыс. га. Почему результаты нулевые? Понятно, что мы не сможем исправить всё. Но с чего-то же нужно начинать?
– Когда я в 2002 году приехал в регион, считалось, что у нас 64 тыс. га нарушенных земель. Сейчас уже 102 тыс. га. Это только официальные цифры. Но никто не знает, какие они на самом деле, потому что статистику составляют на основании отчётов угольных предприятий. Для чего нам нужна биологическая рекультивация? Во-первых, есть мировой вызов – увеличение СО2 в атмосфере и ускорение процесса потепления на планете. Девственные леса не накапливают углерод, они фотосинтезируют его столько, сколько тратится на дыхание. Депонирование углерода происходит только в молодых древесных насаждениях. Поэтому лесное направление рекультивации отвалов является одной из форм снижения двуокиси углерода в атмосфере.
В 1980-90 гг. в Кузбассе были управления по рекультивации, оснащённые техникой и технологиями. Сейчас их нет.
К 2035 году с увеличением роста добычи у нас площадь нарушенных земель возрастёт в два раза. Чтобы хоть как-то остановить грядущий экологический кризис, в год нужно рекультивировать около 4 тыс. га. Все технологии нами разработаны: экологическая лесная рекультивация, реставрация растительного покрова, мы содействовали разработке нового ГОСТа по рекультивации, который состоит из наилучших доступных технологий. Теперь вопрос за проектными организациями, будут ли они включать наши разработки в проекты рекультивации или нет.
Радует, что с этого года посадку сосны на отвалах разрешено делать сеянцами с закрытой корневой системой. Возможно, это значительно повысит эффективность лесной рекультивации. Пока же доходит до абсурда: сеянцы сосны высаживают под лопату, хотя есть современная техника. Приживаемость таких саженцев – 15%. Мы восемь лет назад предлагали области организовать цех по производству сеянцев сосны с закрытой корневой системой. Она будет дороже, но и приживаемость у неё 100%. Такие заводы есть в Финляндии и в соседнем Алтайском крае: всё механизировано, ручного труда практически нет. Нам надо идти по этому пути. Нужны чёткие планы и объёмы по рекультивации, выполнение которых должно жёстко контролироваться. Вот и всё.