Соседство угольных разрезов привело к исчезновению с карты области некоторых национальных деревень. О жизни села сегодня, о корнях и творчестве с писателем Вениамином БОРИСКИНЫМ разговаривала корреспондент «АиФ – Кузбасс».
| Вениамин Борискин |
Истории из жизни
– Вениамин Порфирьевич, вы пишете юмористические рассказы. Откуда черпаете темы для них? Кто ваши герои?
– Сюжеты всех рассказов брал из жизни. Половину жизни провёл в деревне и заметил, что везде есть люди-весельчаки, которые могут рассказывать о шуточном событии с такой серьёзностью, что слушатели падают от смеха. Сначала мне просто нравилось их слушать, затем стал записывать истории. Например, был в одной деревне дедушка, который очень любил рассказывать о том, как попал в плен к немцам. Рассказывал, что немцы его сильно боялись, потому что он на один штык сразу троих врагов накалывал. Вот однажды взяли его в плен, начали избивать дубинами, но он «сжал кости покрепче», и дубины ломались. Тогда ударили ему по голове. Герой разозлился, достал изо рта пистолет и застрелил всех. Вот такая история вошла в мои рассказы.
Многие рассказы записаны из моего жизненного опыта. Ведь я охотник, всегда изучал повадки животных, поэтому мне было легко писать о них. Был у нас такой случай много лет назад в Междуреченске (я тогда работал корреспондентом в одной газете). Над городом всю ночь кружили гуси, их было, казалось, несколько тысяч. Принёс я о них в газету статью, но редактор говорит, мол, уже все написали о гусях, тема больше неинтересна. Но статью прочитал, и она вышла. Дело в том, что все написали краткую новость, а я добавил то, что знал о гусях. Так, все крупные птицы летят за вожаком, а гуси меняют друг друга на протяжении всего пути.
Много у меня есть рассказов о медведях. Навсегда запомнил случай, когда за мной метрах в 70 шёл огромный зверь. Иду по тайге, слышу, как один сук сломался, второй. Ветра нет, сами они не ломаются, значит, хозяин тайги недалеко. Когда увидел гигантский след, стало даже нехорошо. У меня тогда в стволе ещё и патрон застрял. Получилось, что двустволка фактически превратилась в одностволку. К счастью, обошлось. Медведь шёл за мной километра два, но не напал. А ведь такой зверь задрал в нашей деревне охотника и покалечил моего дядю. Кстати, об этом и был мой первый рассказ «Схватка в тайге». Дяде удалось что-то засунуть в рот медведю и уползти. Раны, шрамы, щека была разорвана до уха.
– Как в вашем творчестве отразилась жизнь в вашей деревне?
– Уже больше десяти лет назад я начал писать на родном языке книгу «Шорская деревня». Казалось, кто-то диктовал мне - всё так хорошо выходило. Но меня прервали. В администрации к 50-летнему юбилею попросили подготовить книгу о происхождении названий гор, скал, утёсов. На работу оставалось три года. Согласился. Работал над книгой год, собирал информацию, ездил по деревням, со старожилами общался. Но когда составил смету и пришёл в администрацию, оказалось, что денег нет. Тогда я сильно расстроился, ведь год работы пропал. Над книгой работать не стал. Пытался вернуться к «Шорской деревне», но настрой был уже не тот. Не смог поймать прежнюю волну. В итоге уже лет 13 лежат материалы.
Сейчас хочется продолжить работу. Но настроение уже будет другим. Написанное я перечитываю и смеюсь – такое там всё весёлое, много забавных фактов и историй. А вот концовка, наверное, будет такой, что захочется плакать. Ведь уже и деревни больше нет. Память у меня ещё свежая, ведь три года прошло с тех пор, как Казас сравняли с землёй.
Уголь любой ценой?
– Вениамин Порфирьевич, каким вы помните свой посёлок, пока его не «захватили» угольщики? Как вы считаете, оправился ли шорский народ после уничтожения Казаса?
– На самом деле Казас не первый посёлок, который пострадал от угольщиков. Первым пал Курья. В 1971 г. его, можно сказать, стёр с лица земли разрез «Сибиргинский». Через много лет, кстати, местный житель написал песню о посёлке. Когда он её пел на Пайраме, все плакали. Бывает, соберёмся мы с близкими, вспоминаем наш Казас… Посёлок был небольшой, в 60-70-е гг. у нас было около 50 дворов всего. Люди все беззлобные, добрые. Все общались друг с другом. На праздники обязательно ходили друг к другу в гости, весной поднимались на гору.
Жили мы все одинаково. Держали скотину. Наша семья, например, держала двух коров, трёх поросят, несколько овец, много кур и уток. Огород сажали, конечно. Мы, дети, с малых лет были приучены к охоте и рыбалке. Это были мои самые лучшие времена. Реки были полны рыбы, тайга – дичи. Когда в конце 70-х гг. открыли разрез «Междуреченский» в трёх километрах от нашей деревни, наша чистейшая речка Казас стала сохнуть. Ни о каком хариусе уже и речи быть не могло. Скотина стала дохнуть, овощи в огородах не родились, грибов и ягод в тайге тоже практически не стало.
Последней каплей стал разрез «Береговой». Мы всегда просили не трогать нашу священную гору, куда ещё наши деды ходили, просили у предков защиты. Нам клялись, что не тронут её. Но в 2011 г. разрез начал копать нашу гору. Жить стало просто невозможно, даже опасно. Дома тряслись от взрывов. Я писал во все инстанции, в газеты. Толку не было. Хотя даже и пробы воды отправляли, ведь мы же брали воду из той же речки. В ответ – одни отписки.
Большого труда стоило расшевелить эту машину. Приезжал к нам главный федеральный инспектор в области. Только он и спросил у всех «контролёров», почему они не реагировали на обращения людей, заставил взять пробы воды. На совещании все ужасались, как в посёлке вообще люди живут. Ведь Казас, по сути, превратился в яму, в которую с разрезов летит вся пыль и грязь. А в этой яме люди жили 40 лет! На деньги, которые заплатили угольщики, пришлось перебраться в город. Это было тяжёлое, но единственно верное решение. Затем посёлок разровняли бульдозерами. Так цивилизация погубила шорскую деревню. Прошло только три года. Пока шорский народ не оправился.– Как, по вашим наблюдениям, живёт сегодня национальная деревня? Возрождается или умирает?
– Замечаю, что сегодня деревня начала возрождаться. Вижу большой патриотизм в молодёжи. Молодые люди стали осознавать свою историю, сожалеют о том, что уничтожено годами. Сейчас, например, несмотря на то, что в Междуреченске у нас хорошая квартира, мой младший сын строит дом в деревне Чувашка, а вместе с ним и ещё несколько наших родственников и знакомых из Казаса. Мы с женой тоже подумываем над тем, чтобы потом перебраться в деревню, завести скотину. Даже шутим сегодня, что создадим свой «казасский» квартал. Деревня начала возрождаться. Это хороший знак. Но беспокоит то, что молодёжь не знает языка. Даже мои дети, несмотря на то, что мы с женой в семье говорим по-шорски, всё понимают, но ответить на родном языке, к сожалению, не могут.
Никто не слышит?
– Вениамин Порфирьевич, если сравнить советский период и последние четверть века, изменилось ли ваше отношение к творчеству в плане сюжетов и тем на сломе эпох?
– Отношение к творчеству изменилось. У меня руки опустились, когда понял, что никому не нужно то, что ты пишешь, о чём говоришь. Поэтому я давно уже ничего не писал. Тем более, чтобы выпустить книгу, нужны деньги. Поэтому благодарен «Южному Кузбассу», на котором я работал, за спонсорскую поддержку одной моей книги.
Один мой хороший знакомый подготовил замечательную историческую книгу, в которой рассказал уникальные истории шахтёров, шахтёрские судьбы. Но до этого, оказалось, никому нет дела. Денег, чтобы опубликовать книгу, нет. Кроме того, опускаются руки, когда видишь, что и у читателя нет интереса. Ведь сегодня молодёжь погрузилась в «компьютерную» реальность. Для кого же тогда писать?