Ради чего бастовали шахтёры?

26 августа шахтёры Кузбасса встретились с Президентом РФ Вла­ди­миром Путиным и обратились к нему с просьбами: увеличить продолжительность смены, сократить отпуск, наладить перевозку добытого угля и, наконец, возродить престиж профессии.

В Интернете после этой встречи появились комментарии, мол, «нужные» люди задали «нужные» вопросы, фактически отказавшись от завоёванных шахтёрскими забастовками 1989 года льгот. Участник тех забастовок Александр ГАУН рассказал корреспонденту еженедельника «АиФ в Куз­бассе», как он относится к отмене льгот и что «бедокурам» (так называли забастовщиков на шахте) удалось отвоевать.

После всех шахтёрских протестов всё вернулось на круги своя. Фото: www.russianlook.com

Чем протесты отличаются?

А. И.:  – На встрече с Путиным шахтёры попросили увеличить рабочую смену с шести до восьми часов и разрешить сокращать 66-дневный отпуск по желанию самих горняков. А ведь за введение этих льгот боролись кузбасские забастовщики в 1989 году. Александр Эдуардович, вас как участника тех событий не задевает, что завоевания 24-летней давности в нынешних условиях пришлись не ко двору?

А. Г.: – В моей семье все мужчины шахтёры, поэтому я понимаю, что обращение к Путину – вынужденная, своевременная мера. Горняки попросили у президента восьмичасовой рабочий день. И это правильно: так у них будет больше времени на отдых, на семью. Сейчас получается: приехал шахтёр с работы, не успел толком поесть, отдохнуть – снова нужно на смену собираться. Сокращение отпуска – это, конечно, возвращение к началу 90 х годов. У нас раньше был отпуск 24 дня, на 21 из которых мы ездили на курорт или в санаторий, чтобы восстановить здоровье. И хватало! Я считаю, если шахтёры хотят, если у них есть силы и желание работать, пусть у них будет 28 дней отпуска.

А. И.: – Год назад трое шахтёров с шахты «Ку­ше­яков­ской» объявили забастовку и не вышли после смены из забоя. Чем их протест отличался от вашего в 1989 году? Почему их никто не поддержал?

А. Г.: – Самое главное, этих ребят уволили с шахты (они позже восстановились на рабочих местах по решению суда. – Прим. ред.), никто их не поддержал. А на нашу сторону в 1989 году встала вся Россия. Первой забастовала «Рас­падская», потом «Бун­гурская», следом наша «Байдаевская», потом шахты Прокопьевска, Белова, других городов Куз­басса. Мы приходили на работу, переодевались, но в шахту не спускались – и так целый месяц. Потом поехали в Москву, там участвовали в пикетах, принимали гуманитарную помощь со всей страны.

Правда, после нашего протеста шахтёрам запретили бастовать. Может быть, поэтому горняков с «Кушеяковской» не услышали, не поддержали. А может быть, потому, что, в отличие от нас, сейчас на каждом лежит груз кредитов или ипотека, которую надо выплачивать годами. Да и многие довольны зарплатой. Разговариваю с молодыми шахтёрами: «Ну что вы по 45 50 тысяч получаете и молчите? Вы должны за свой тяжёлый труд получать не меньше 100 тысяч в месяц». Они отвечают, что довольны, их всё устраивает.

«Не довели до конца»

А. И.: – В интервью «АиФ в Кузбассе» забастовщики с «Кушеяковской» заявили, что не жалеют о том, что сделали: «Главное, мы донесли до широких масс наболевшие проблемы шахтёров». А вы спустя почти четверть века жалеете о сделанном?

А. Г.: – Есть обида, что до конца это дело не довели. К сожалению, мы так и не добились, чтобы всем – шахтёрам, строителям, врачам, учителям – подняли зарплату в три-четыре раза. По приезде домой нам выдали по 80-90 тыс. руб. каждому (за полгода). Это были огромные деньги! Мужики приходили с наволочками, чтобы все деньги до дома донести. Закрыли нам рты этими тысячами. Вскоре стали платить всё меньше, заработки до 180 руб. скатились, да и те задерживали. Вот и разошлись те огромные деньжищи. Сделали нам после забастовки восьмичасовую смену, а платили за шесть часов. А потом и вовсе шахту прикрыли в 1997 году. И жаловаться уже некому было. Зачем бастовали? Всё вернулось на свои места, даже хуже стало.

А. И.: – На встрече с президентом шахтёры сетовали на то, что молодые люди нынче не хотят работать под землёй. Шахтёрский труд считается у них непрестижным. А в ваше время как относились к работе под землёй?

А. Г.: – Я пришёл на шахту, мне ещё 18 лет не исполнилось. Я знал: шахтёры хорошо зарабатывают. Я думаю, нынешняя молодёжь не идёт работать потому, что, во-первых, побаивается аварий, во-вторых, мы сами виноваты: разбаловали наших детей, не приучили их к тяжёлому труду. А у меня страха не было никакого, хотя не раз оказывался в шаге от аварии, но меня, наверное, Бог берёг. В 1969 году попал я под завал: предыдущая смена поставила стойку-фальшивку, но никак её не отметила, на меня порода рухнула, всего переломала, восемь месяцев потом в больницах лежал. Но всё равно вернулся в забой, доработал проходчиком несколько месяцев до десяти лет стажа и тогда в лаву перебрался.

Ветераны дождутся наград?

А. И.: – Если бы вас пригласили на встречу с Владимиром Путиным, то какую шахтёрскую проблему вы озвучили бы?

А. Г.: – Во-первых, меня волнует, что на складах Кузбасса скопилось много угля. С одной стороны, я как шахтёр понимаю и переживаю, что он разлагается и теряет свои качества, т. к. газ постепенно испаряется. С другой стороны, эти «залежи» отражаются и на нас, пенсионерах. В апреле мне пенсию подняли до 15,5 тыс., а уже в мае полторы тысячи убрали, так и платят до сих пор. Я думаю, это связано с тем, что уголь не продаётся. Три нормы угля на складах скопились, а пенсионеры почему-то страдают.

Во-вторых, я уже передавал Путину письмо о том, что ветеранам «Байдаевской» не выплачивают компенсацию по закрытию шахты. Когда шахта закрывалась, оборудование с неё вывозили по ночам, распродавали, а работникам ни копейки не досталось. Раз в год на День шахтёра нам губернатор и спонсоры выделяют по 500–1000 руб. Но это крохи. У меня как председателя совета ветеранов нет средств на то, чтобы посетить в больницах наших пенсионеров, ведь с пустыми руками не пойдёшь. Хоть бы по 100 рублей на сок с шоколадкой выделили. Стыдно признаться, но по этой же причине я не могу сходить на похороны своих коллег, по достоинству проводить их в последний путь.

И наконец я хотел бы попросить, чтобы власть обратила внимание на ветеранов, которые в своё время незаслуженно оказались лишены наград. Например, мой наставник Карл Таубе прошёл 15 км выработок, за одну смену выдавал 18 метров при норме в 1,62 метра. Это же настоящий рекорд, который никто не побил! Он достоин звания Героя Труда, а у него лишь «Шахтёрская слава III степени». Тогда говорили: «Пусть эти немцы подождут». Так и ждём до сих пор.