Неофисная романтика. С чем сталкиваются горняки на работе?

Работу в шахте принято считать тяжёлой и опасной, а самих горняков — сильными духом, мужественными, отважными людьми. За что шахтёры получают почёт и награды? Как им работается под землёй?

И если условия труда в забое и вправду нечеловечески сложные, то что заставляет горняков спускаться под землю? В канун профессионального горняцкого праздника ветеран-проходчик Иван Ходницких ответил на вопросы корреспондента «АиФ-Кузбасс».

За длинным рублём

Любовь Алексеева, «АиФ-Кузбасс»: - Вы 36 лет проработали в шахте проходчиком. А ведь начинали трудиться столяром. Иван Иванович, что заставило вас выбрать такую трудную работу: романтика профессии, мода на шахтёров, деньги?

Иван Ходницких: – В 1958 г. свояк меня уговорил перейти в шахту. «Что ты получаешь там свои 700–800 рублей, давай к нам», — говорил он. У них тогда платили в три раза больше. Я работал столяром в стройуправлении № 7 (Листвянское шахтостроительное управление). В отделе кадров меня спросили, куда собрался. Услышав, что на шахту, говорят: «Так работай у нас, здесь своя шахта есть, свои проходчики нужны». Ну, я и перебрался на горный участок в проходческую бригаду на строительство шахты «Редаково». Так в подземке и проработал до 1994 г., с десяток шахт построил, одиннадцать вертикальных стволов прошёл.

– Сейчас в Кузбассе отрабатываются в большинстве уклонные поля. Однако не раз слышала от горняков, что проходка вертикальных стволов — самое трудное в горном деле. Объясните, в чём сложность?

– Это действительно одна из самых серьёзных проходок. Вертикальный ствол можно сравнить с глубоким-преглубоким колодцем. Всё оборудование и расходные материалы висят на канатах или лебёдках, а мы, по сути, копаем породу у себя под ногами. Самая большая глубина, на которой мне приходилось работать, — 270 метров, на шахте им. Димитрова. Поначалу бурили перфораторами, основную массу породы убирали самодельной скреперной машиной, а на поверхность горную массу в полуторакубовых бадьях поднимал кран.

К слову, в этих же бадьях и людей возили вверх-вниз. На предохранительных полках наверху ставили ответственного человека, который следил, чтобы бадья не перевернулась, чтобы ничто нам на головы не свалилось. Ведь даже гвоздь, упав в ствол с такой высоты, может пробить робу насквозь. Только к концу 60-х появилась добротная техника — породопогрузочные и буровые машины. Если сравнивать, то на горизонте работать менее опасно, даже комфортнее. К примеру, водонепроницаемые костюмы на горизонте редко надевали, а на вертикальном стволе работали только в них.

По колено в воде

– Грязь, измазанные угольной пылью лица, каски с фонариками на лбу — обязательная составляющая картинок, изображающих шахтёрский труд. Что скрыто за этим шаблоном? В каких условиях приходилось работать?

– Хоть в стволе и работали насосы, но на нас постоянно лилась вода. В «Димитровке» по 40 кубов за час проливалось (почти 4 тыс. вёдер. — Прим ред.). Я и не припоминаю, чтобы тогда сухим работал. Перед началом смены надевал сапоги, резиновые штаны и две куртки. Три часа отработаешь — на тебе ни одной сухой нитки. Поднимались на поверхность, там перекусывали, одежда успевала высохнуть в сушилке. Надевали её и снова на три часа вниз. На горизонте воды гораздо меньше: 10 кубов в час для нас не вода. Зато там другая беда — крысы.

Помню, на «Редаково» ливневыми дождями топило шахту. Всю нашу смену моросил мелкий частый дождь. Отработали мы, по домам разъехались. А на следующий день нам рассказывают историю: когда следующая за нами смена спускалась по наклонному стволу в забой, навстречу им гужом крысы выбегали. Они почувствовали затопление и побежали. Совсем как в известной морской примете о том, что крысы первыми бегут с тонущего корабля. Через некоторое время и людей из шахты вывели. Вот реальное подтверждение того, что по поведению крыс можно определить «погоду» под землёй — уровень воды или газа.

«Опасностей не боялся»

– Но помимо дискомфорта профессия связана с постоянным риском. Пожары, взрывы, наводнения — от этих бед не застрахован ни один горняк. В каких переделках вам довелось побывать?

– Много опасных ситуаций было. Например, на шахте им. Димитрова боролись с пожаром. Горело по всему стволу. Пока всё не закрыли водой, не потухло. Когда воду откачали, спустились, а там все выгорело дотла. Или на «Бунгурской» случай был: вскрыли пласт, ставим крепление, и тут как начала горная масса давить — стальные крепи из особо прочного 27-го профиля согнуло, как проволоку. Ставим почаще крепления, завели туда рельсы — на глазах и их раздавило, искорёжило. Ощущение, что потолок падает. Ещё месяц пластались с ним — закачивали бетон, цементировали, чтобы порода не проседала.

Вспоминаю, как был в шаге от взрыва на шахте им. Орджоникидзе. Последний пласт оставалось вскрыть — и ствол готов. Достали пласт. Внизу никаких проблем. Я наверх поднялся, на нулевой отметке включил газоизмерительный прибор, на нём шкалы датчика не хватает — так много газа в выработке. А рядом ремонтные мастерские, сварочные аппараты работают, поблизости дорога, люди ходят. Я распорядился окружить ствол, выключить всю технику, перекрыть дорогу. Опустили в ствол вентиляционный рукав — ещё три дня выгоняли газ оттуда.

– Сейчас, по прошествии двадцати лет с тех пор как не работаете, часто вспоминаете шахту? Не снится ли, как боретесь с водой или огнём?

– После шахты я пошёл работать в столяры, трудился до 2010 г. Сейчас купил домик в Османе, его обустраиваю потихоньку на свой вкус. Я ведь почему ушёл? Не потому, что страшно было. Я всегда спокойно работал, ничего не боялся. Чувствовал себя на своём месте. В перестройку платить перестали, многие предприятия закрылись — вот и ушёл.

К тому же аварии тогда стали случаться одна за другой, люди гибли, страшно становилось за себя, за сына, ведь он тоже до 90-х успел поработать в шахте. Иногда, когда столярничал, мелькала мысль: и зачем мне надо было всю жизнь в воде под землёй купаться? Я не знаю зачем. Наверное, там моё место, моя работа. Я не жалею, что в проходке жизнь отработал. Но вот внуков — их у меня трое, взрослые уже, — когда они с профессией определялись, в шахту не уговаривал идти.